День, еще один, затем следующий, и потом еще – все неизменно и отлажено, все идет так, как задумано в самом начале, и даже планы Графа по уничтожению мира не могут этому помешать. День, еще один, день – маятник больших часов захватывает взгляд и заставляет равномерно покачиваться вслед за собой, отсчитывая – день, еще, день, еще. Ничего не меняется. За серой копотью скрылись звезды, пожары продолжают сжигать воздух, готовя оставшихся в живых к пеклу Ада, а миру все равно, что он рушится. Аллен устало стянул черную ленту с волос – в последнее время даже это раздражало, только рука почему-то не дотягивалась до ножа, чтобы срезать отросшие волосы. Не дотягивалась, потому что это не изменит, не вернет даже на некоторое время все назад, потому что отрицание перемен – еще хуже их самих. Сгорбившись, Аллен опустил голову на стол, чувствуя, как царапает кожу необработанная доска наспех сколоченной мебели – неудобно, неприятно, но все же он может чувствовать, значит жив. Ему следовало отправиться спать, как посоветовал Лави, чтобы отдохнуть перед следующим нападением акум - на сегодня справятся и без него, главное – он все же успел эвакуировать жителей деревни через Ковчег. Да, определенно следовало. Только не хотелось вновь возвращаться туда, в то зазеркалье снов, что уподобилось реальности и стало серым, тусклым и безысходным. - Я проиграл им, я спасовал перед тусклыми снами усталого дня, - Аллен усмехнулся, голос был чужой, слова были чужие, они могли бы сказаны им, но Музыкант давно молчал, лишь временами скользя по отражениям за Уолкером, и экзорцист, словно замещая Четырнадцатого, иногда говорил себе то, что сказал бы тот. Поток ледяной воды заставил на несколько секунд выпасть из реальности – внезапно, холодно, не одиноко. - Бездарь, будешь пускать слюни, сам оторву твою руку, - и дым, другой, совершенно другой, не от пожара, а тот знакомый, разъедающий, противный, мерзкий. - Учитель, вы решили снизойти до нас? – старое, такое родное, привычное ехидство вместе с язвительностью и растянутыми нотками неудовольствия в голосе. - Еще поговори мне тут! – но рука вместо подзатыльника лишь тяжело опускается на стол рядом. – Устроили тут черт знает что! Оставить вас даже нельзя, - и такая знакомая усмешка в глазах. - А вас не было? – скорченное лицо в недоуменной гримасе. – А мы не заметили. И все же легкий подзатыльник с непонятной задержкой руки в волосах. - Погляжу, решил меня копировать. Не дорос! - Генерал, это ваше самомнение уже слишком выросло, - недовольное выражение сохранить на лице не сохраняется. И Кросс понимающе улыбается, пихая ногой стул – якобы выбивая его из-под Аллена: - Иди, горе ученичества, смотри свои сны. Нужен ты тут такой. - Нужен, еще как нужен, – бормочет Уолкер уже на пороге. И уже закрытой двери будет предназначаться: - Нужен.
День, еще один, затем следующий, и потом еще – все неизменно и отлажено, все идет так, как задумано в самом начале, и даже планы Графа по уничтожению мира не могут этому помешать. День, еще один, день – маятник больших часов захватывает взгляд и заставляет равномерно покачиваться вслед за собой, отсчитывая – день, еще, день, еще. Ничего не меняется. За серой копотью скрылись звезды, пожары продолжают сжигать воздух, готовя оставшихся в живых к пеклу Ада, а миру все равно, что он рушится.
Аллен устало стянул черную ленту с волос – в последнее время даже это раздражало, только рука почему-то не дотягивалась до ножа, чтобы срезать отросшие волосы. Не дотягивалась, потому что это не изменит, не вернет даже на некоторое время все назад, потому что отрицание перемен – еще хуже их самих.
Сгорбившись, Аллен опустил голову на стол, чувствуя, как царапает кожу необработанная доска наспех сколоченной мебели – неудобно, неприятно, но все же он может чувствовать, значит жив.
Ему следовало отправиться спать, как посоветовал Лави, чтобы отдохнуть перед следующим нападением акум - на сегодня справятся и без него, главное – он все же успел эвакуировать жителей деревни через Ковчег. Да, определенно следовало. Только не хотелось вновь возвращаться туда, в то зазеркалье снов, что уподобилось реальности и стало серым, тусклым и безысходным.
- Я проиграл им, я спасовал перед тусклыми снами усталого дня, - Аллен усмехнулся, голос был чужой, слова были чужие, они могли бы сказаны им, но Музыкант давно молчал, лишь временами скользя по отражениям за Уолкером, и экзорцист, словно замещая Четырнадцатого, иногда говорил себе то, что сказал бы тот.
Поток ледяной воды заставил на несколько секунд выпасть из реальности – внезапно, холодно, не одиноко.
- Бездарь, будешь пускать слюни, сам оторву твою руку, - и дым, другой, совершенно другой, не от пожара, а тот знакомый, разъедающий, противный, мерзкий.
- Учитель, вы решили снизойти до нас? – старое, такое родное, привычное ехидство вместе с язвительностью и растянутыми нотками неудовольствия в голосе.
- Еще поговори мне тут! – но рука вместо подзатыльника лишь тяжело опускается на стол рядом. – Устроили тут черт знает что! Оставить вас даже нельзя, - и такая знакомая усмешка в глазах.
- А вас не было? – скорченное лицо в недоуменной гримасе. – А мы не заметили.
И все же легкий подзатыльник с непонятной задержкой руки в волосах.
- Погляжу, решил меня копировать. Не дорос!
- Генерал, это ваше самомнение уже слишком выросло, - недовольное выражение сохранить на лице не сохраняется.
И Кросс понимающе улыбается, пихая ногой стул – якобы выбивая его из-под Аллена:
- Иди, горе ученичества, смотри свои сны. Нужен ты тут такой.
- Нужен, еще как нужен, – бормочет Уолкер уже на пороге.
И уже закрытой двери будет предназначаться:
- Нужен.