447 слов эмохалтуры автору надоели трагизмы, и он хочет хеппи-энда
Сначала, кроме тумана, он не видит ничего. Потом появляется звук, и он понимает, что уже не один. Туман рассеивается - перед ним возвышается Стольный град Теппелин - такой, каким он был во время войны. А позади стоит знакомая фигура в темно-красном. - Докладывай, командующий. И Виралу отчего-то сразу же становится противно и стыдно. Вот где его место. Вот с кем он должен говорить на самом деле. Раньше, сейчас, всегда. - Все изменилось, Адине-сама, - говорит он. - Теперь все иначе, - говорит он, про себя добавляя, что лучше было бы, если бы все осталось по-старому. - Теперь все совсем по-другому, - хмурясь, говорит он и понимает, что ему абсолютно не нужно это «по-другому», и никогда нужно не было. - Войны больше нет? - Вас больше нет. "А другие - есть", - заканчивает он про себя. Бесполезно скрывать от нее, она все равно знает. - Это было предопределено, да? - Да, - он грустно кивает. - Да, - отвечает он с ненавистью в голосе. - Черт бы их всех побрал, да! – отвечает он то, что никогда бы не хотел произносить вслух. – Но даже в таком мире - вы могли бы жить. Как жаль, что вы умерли, Адине-сама... Больше всего я жалею о том, что вы умерли! Она пожимает плечами. - Ты нашел замену. - Это не замена! - он яростно мотает головой. - Это!.. - Не кричи, командующий. Ты разбудишь их... И вот уже маленькая рука трясет его за плечо, и тонкий голосок выдергивает из сна, заставляя открыть глаза и вернуться в реальность: - Папа, папа, почему ты кричишь? Тебе приснился плохой сон?.. Вирал рассеянно гладит дочь по светлым - совсем как у матери - волосам и бормочет, сам не веря в свои слова: - Нет, все в порядке. - Мама проснулась, мы волнуемся, - продолжает девочка, жалостливо сложив свои кошачьи уши. А он лишь повторяет: - Все в порядке. - Все хорошо, - говорит он, понимая, что ничего не хорошо. - Ложитесь спать, - говорит он, понимая, что уже не уснет. И дочь улыбается, и звонко целует его в щеку, и убегает, а Вирал снова остается один. Он смотрит в окно - и видит такой же белесый туман, только вокруг - не Теппелин, и ее больше здесь нет...
Вирал просыпается и резко садится на постели, сжимая кулаки до боли в пальцах. Слышится треск материи – кажется, когтями он порвал простыню. - Сон, - шепчет командующий. – Всего лишь чертов сон. Он смотрит на часы – часы показывают половину четвертого ночи. Он знает, что верить снам – глупо. Что будить генерала в такой час из-за собственного бреда – еще глупее. Ему – плевать. Вирал набрасывает на себя одежду и выходит за дверь. Он больше не может молчать. Он должен кое-что сказать Адине, просто обязан.
Она сидит, откинув голову, постукивая ногтями по подлокотникам. Ее губы двигаются, а широко распахнутые глаза не мигая смотрят в потолок, видя что-то совсем другое, хотя нельзя сказать наверняка: может, она поспорила сама с собой и теперь старается запомнить узор трещинок и неровностей; может, она не видит больше ничего даже в своем воображении, потому что ослепла, а может, потому, что умерла. Вирал знает, что так бывает; так уже было: он видел, как Адине беззвучно говорит сама с собой, подскакивал к креслу и понимал, что ему показалось: генерал сидела мертвая, как кукла, в нос шибал гнилостный запах, а незнакомый голос из темных углов - всех сразу - говорил что-нибудь вроде "Тот, кто управляет прошлым, управляет будущим", "Живой пес лучше мертвого льва", "Ты молод, но все, что ты видел в жизни, - это отчаяние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с безмерными муками". Мало кто знал... никто, кроме Вирала, не знал о странном пристрастии Адине к чтению человеческих книг, и голос казался Виралу враждебным хотя бы потому, что с ним приходилось делить этот секрет. Читать не возбранялось - каждый в свободное время развлекался как умел, но Виралу было приятно думать, что он один знает про Адине чуть больше остальных. Например, она поджимает ноги и обнимает собственный хвост, когда спит, ее шрам под повязкой белый, над лопаткой родинка. Король очень старался, создавая Адине, но никому до этого нет дела. Почти. Она сидит, он стоит и ждет, но голос молчит. Вирал осторожно оглядывается. Все его сны объединяет только Адине. Иногда он попадает в кабину ганмена, иногда - в королевскую залу, иногда - в собственную комнату в общежитии пилотов, иногда - в оштукатуренный, белый изнутри куб без окон и дверей. Как сейчас. Перед Адине стоит стол, на столе стоит флюоресцирующий макет Теппелина, и здесь это единственный источник света. Вирал обходит помещение по периметру - привычка, хотя и так ясно, что обладателя голоса нельзя поймать. Это страшный сон, кошмар, который никогда по-настоящему не закончится, ведь Адине никогда не оживет, а Вирал никогда не умрет. Он пережил Короля, переживет и Каминоград, и конец света, и начало нового, его расцвет, увядание, падение; он будет все видеть, все помнить, но никто не будет его слушать, как никто бы не послушал истории о людях прошлого в Теппелине. Не сказать, что Адине горела желанием их рассказать, и не сказать, что Вирал готов нести знание новым поколениям. Он заранее их ненавидит, сопливых, смышленых, протестующих, ищущих работу, живущих на всю катушку, тихо стареющих и уходящих на покой в теплой кровати, потому что они вдвоем всегда были неизменными: Адине "родилась" со шрамом и взрослым телом, как и Вирал, который с первых дней жизни пилотировал. Через несколько поколений их забудут все: быстрое развитие предвещает быструю смерть, и на развалинах Каминограда никому не будет дела до "того зверочеловека, который пробился в правительство". Только Симон, обрастающий бородой и волосами под мышками, будет рассказывать чужим детям, которым совсем нечего делать, легенду о борьбе за жизнь на поверхности. Хорошо, если вспомнит Адине, но, в конце концов, он всего лишь человек: впадет в маразм, ляжет в поле и отправится к братану. А Вирал не изменится, хотя, в принципе, бессмертное тело не помешает впасть в маразм, навеки замуроваться и бродить по просторам сознания с Адине вместе. Вечно. Надо запомнить только одно: если генерал позволит взять себя за руку, это не генерал, а бред воспаленного мозга, потому что душа Адине где-то там, далеко. Ждет его? Нет. На секунду Виралу кажется, что воскресить ее с помощью биокомпьютера - неплохая идея. Потом понимает, что данные памяти не сохранились, потому что никто и не думал их фиксировать, а ошметки тела - для восстановления тканей - давно разорвали голодные рыбы. Зато она является ему во снах. Почему-то он знает, что это так. Может, Адине хочет помучить его, может, думает, что вносит приятное разнообразие в его жизнь среди - о боже - людей, может, ей просто скучно. Адине сидит, отстукивая рваный ритм на подлокотниках. Вполне возможно, это какой-то шифр. - Госпожа Адине, - начинает Вирал. Нет реакции. - Госпожа Адине, - продолжает Вирал. Нет реакции. - Госпожа Адине, - повторяет Вирал и чувствует, как воротник сдавливает горло. - Госпожа Адине, генерал, вы меня слышите? Нет реакции. - Госпожа Адине. Макет Теппелина потрескивает, как перегоревшая лампочка, и мириады мелких окошек гаснут. Вирал чувствует, что скоро - все, и ему становится страшно. - Госпожа Адине, - бездумно шепчет Вирал, шаря руками в темноте, пытаясь найти стену, стол, стул, ее саму, - война закончилась. Мы проиграли людям и выиграли у антиспиральщиков. Теперь все хорошо. Новый мир вам бы понравился. Жаль, что вы умерли. Эти макаки такие забавные, госпожа, вам бы очень понравилось, госпожа, они понасажали деревьев и построили дома, почти как наши, но пока нам не хватает хороших пилотов, жаль, очень жаль, госпожа, что вы не дожили, госпожа, так жаль... - Госпожа? Вирал открывает глаза. Лиирон стоит, нагнувшись над его кроватью, и размешивает сахар в кофе. - Зубастенький, неужели тебя посещают садомазохистские фантазии? Если так, то я всегда... - Пошел. Вон, - Вирал указывает когтем на дверь. Лиирон надувает губы. - Вот так благодарность за заботу! Я, между прочим, не всем напоминаю об утреннем заседании правительства. - Что? О черт. Все равно - пошел вон. Солнце отражается в окнах дома напротив, яркий свет режет заспанные глаза, и Вирал опускает взгляд. У подоконника, на журнальном столике, стоит флюоресцирующий макет Теппелина. "Лапушки мои, а вы в курсе, что наш бесценный капитан сверх-галактического дай-гуррена боится темноты?" Вирал трет лоб и уговаривает себя встать с кровати. Как только нога его касается пола, мозг словно прошивает голосом, от которого он давно уже успел отвыкнуть. "Еще бы ты не жалел, третьесортный".
И в этой таблице я между бором и литием, я не живу, я слежу за собственной жизни развитием..(с)
Ой, как всё... даже и не знаю, что сказать... В начале слишком много ненужной "глобалистики", потом эти подмышки волосатые, ну не нужны нам - читателям - такие подробности. Всё бы ничего, но теряется вся серьёзность. Я на этом моменте смеялась, а по идее, не должна. Лирон, который ни с того, ни с сего врывается в комнату (как я поняла) Вирала и будит его. Лирон, хоть и "лапушка", но чувство такта и этикет ему всё же знакомы. Адине... Адине не нужно никого мучить, навязываться и тд и тп... Видно, что вы в теме, и что вы старались, за это - спасибо.
автору надоели трагизмы, и он хочет хеппи-энда
Сначала, кроме тумана, он не видит ничего. Потом появляется звук, и он понимает, что уже не один. Туман рассеивается - перед ним возвышается Стольный град Теппелин - такой, каким он был во время войны. А позади стоит знакомая фигура в темно-красном.
- Докладывай, командующий.
И Виралу отчего-то сразу же становится противно и стыдно. Вот где его место. Вот с кем он должен говорить на самом деле. Раньше, сейчас, всегда.
- Все изменилось, Адине-сама, - говорит он.
- Теперь все иначе, - говорит он, про себя добавляя, что лучше было бы, если бы все осталось по-старому.
- Теперь все совсем по-другому, - хмурясь, говорит он и понимает, что ему абсолютно не нужно это «по-другому», и никогда нужно не было.
- Войны больше нет?
- Вас больше нет.
"А другие - есть", - заканчивает он про себя. Бесполезно скрывать от нее, она все равно знает.
- Это было предопределено, да?
- Да, - он грустно кивает.
- Да, - отвечает он с ненавистью в голосе.
- Черт бы их всех побрал, да! – отвечает он то, что никогда бы не хотел произносить вслух. – Но даже в таком мире - вы могли бы жить. Как жаль, что вы умерли, Адине-сама... Больше всего я жалею о том, что вы умерли!
Она пожимает плечами.
- Ты нашел замену.
- Это не замена! - он яростно мотает головой. - Это!..
- Не кричи, командующий. Ты разбудишь их...
И вот уже маленькая рука трясет его за плечо, и тонкий голосок выдергивает из сна, заставляя открыть глаза и вернуться в реальность:
- Папа, папа, почему ты кричишь? Тебе приснился плохой сон?..
Вирал рассеянно гладит дочь по светлым - совсем как у матери - волосам и бормочет, сам не веря в свои слова:
- Нет, все в порядке.
- Мама проснулась, мы волнуемся, - продолжает девочка, жалостливо сложив свои кошачьи уши.
А он лишь повторяет:
- Все в порядке.
- Все хорошо, - говорит он, понимая, что ничего не хорошо.
- Ложитесь спать, - говорит он, понимая, что уже не уснет.
И дочь улыбается, и звонко целует его в щеку, и убегает, а Вирал снова остается один. Он смотрит в окно - и видит такой же белесый туман, только вокруг - не Теппелин, и ее больше здесь нет...
Вирал просыпается и резко садится на постели, сжимая кулаки до боли в пальцах. Слышится треск материи – кажется, когтями он порвал простыню.
- Сон, - шепчет командующий. – Всего лишь чертов сон.
Он смотрит на часы – часы показывают половину четвертого ночи. Он знает, что верить снам – глупо. Что будить генерала в такой час из-за собственного бреда – еще глупее. Ему – плевать.
Вирал набрасывает на себя одежду и выходит за дверь. Он больше не может молчать. Он должен кое-что сказать Адине, просто обязан.
автор
Она сидит, откинув голову, постукивая ногтями по подлокотникам. Ее губы двигаются, а широко распахнутые глаза не мигая смотрят в потолок, видя что-то совсем другое, хотя нельзя сказать наверняка: может, она поспорила сама с собой и теперь старается запомнить узор трещинок и неровностей; может, она не видит больше ничего даже в своем воображении, потому что ослепла, а может, потому, что умерла. Вирал знает, что так бывает; так уже было: он видел, как Адине беззвучно говорит сама с собой, подскакивал к креслу и понимал, что ему показалось: генерал сидела мертвая, как кукла, в нос шибал гнилостный запах, а незнакомый голос из темных углов - всех сразу - говорил что-нибудь вроде "Тот, кто управляет прошлым, управляет будущим", "Живой пес лучше мертвого льва", "Ты молод, но все, что ты видел в жизни, - это отчаяние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с безмерными муками". Мало кто знал... никто, кроме Вирала, не знал о странном пристрастии Адине к чтению человеческих книг, и голос казался Виралу враждебным хотя бы потому, что с ним приходилось делить этот секрет. Читать не возбранялось - каждый в свободное время развлекался как умел, но Виралу было приятно думать, что он один знает про Адине чуть больше остальных. Например, она поджимает ноги и обнимает собственный хвост, когда спит, ее шрам под повязкой белый, над лопаткой родинка. Король очень старался, создавая Адине, но никому до этого нет дела. Почти.
Она сидит, он стоит и ждет, но голос молчит. Вирал осторожно оглядывается. Все его сны объединяет только Адине. Иногда он попадает в кабину ганмена, иногда - в королевскую залу, иногда - в собственную комнату в общежитии пилотов, иногда - в оштукатуренный, белый изнутри куб без окон и дверей. Как сейчас. Перед Адине стоит стол, на столе стоит флюоресцирующий макет Теппелина, и здесь это единственный источник света. Вирал обходит помещение по периметру - привычка, хотя и так ясно, что обладателя голоса нельзя поймать. Это страшный сон, кошмар, который никогда по-настоящему не закончится, ведь Адине никогда не оживет, а Вирал никогда не умрет. Он пережил Короля, переживет и Каминоград, и конец света, и начало нового, его расцвет, увядание, падение; он будет все видеть, все помнить, но никто не будет его слушать, как никто бы не послушал истории о людях прошлого в Теппелине. Не сказать, что Адине горела желанием их рассказать, и не сказать, что Вирал готов нести знание новым поколениям. Он заранее их ненавидит, сопливых, смышленых, протестующих, ищущих работу, живущих на всю катушку, тихо стареющих и уходящих на покой в теплой кровати, потому что они вдвоем всегда были неизменными: Адине "родилась" со шрамом и взрослым телом, как и Вирал, который с первых дней жизни пилотировал. Через несколько поколений их забудут все: быстрое развитие предвещает быструю смерть, и на развалинах Каминограда никому не будет дела до "того зверочеловека, который пробился в правительство". Только Симон, обрастающий бородой и волосами под мышками, будет рассказывать чужим детям, которым совсем нечего делать, легенду о борьбе за жизнь на поверхности. Хорошо, если вспомнит Адине, но, в конце концов, он всего лишь человек: впадет в маразм, ляжет в поле и отправится к братану. А Вирал не изменится, хотя, в принципе, бессмертное тело не помешает впасть в маразм, навеки замуроваться и бродить по просторам сознания с Адине вместе. Вечно. Надо запомнить только одно: если генерал позволит взять себя за руку, это не генерал, а бред воспаленного мозга, потому что душа Адине где-то там, далеко. Ждет его? Нет.
На секунду Виралу кажется, что воскресить ее с помощью биокомпьютера - неплохая идея. Потом понимает, что данные памяти не сохранились, потому что никто и не думал их фиксировать, а ошметки тела - для восстановления тканей - давно разорвали голодные рыбы.
Зато она является ему во снах. Почему-то он знает, что это так. Может, Адине хочет помучить его, может, думает, что вносит приятное разнообразие в его жизнь среди - о боже - людей, может, ей просто скучно. Адине сидит, отстукивая рваный ритм на подлокотниках. Вполне возможно, это какой-то шифр.
- Госпожа Адине, - начинает Вирал.
Нет реакции.
- Госпожа Адине, - продолжает Вирал.
Нет реакции.
- Госпожа Адине, - повторяет Вирал и чувствует, как воротник сдавливает горло. - Госпожа Адине, генерал, вы меня слышите?
Нет реакции.
- Госпожа Адине.
Макет Теппелина потрескивает, как перегоревшая лампочка, и мириады мелких окошек гаснут. Вирал чувствует, что скоро - все, и ему становится страшно.
- Госпожа Адине, - бездумно шепчет Вирал, шаря руками в темноте, пытаясь найти стену, стол, стул, ее саму, - война закончилась. Мы проиграли людям и выиграли у антиспиральщиков. Теперь все хорошо. Новый мир вам бы понравился. Жаль, что вы умерли. Эти макаки такие забавные, госпожа, вам бы очень понравилось, госпожа, они понасажали деревьев и построили дома, почти как наши, но пока нам не хватает хороших пилотов, жаль, очень жаль, госпожа, что вы не дожили, госпожа, так жаль...
- Госпожа?
Вирал открывает глаза. Лиирон стоит, нагнувшись над его кроватью, и размешивает сахар в кофе.
- Зубастенький, неужели тебя посещают садомазохистские фантазии? Если так, то я всегда...
- Пошел. Вон, - Вирал указывает когтем на дверь. Лиирон надувает губы.
- Вот так благодарность за заботу! Я, между прочим, не всем напоминаю об утреннем заседании правительства.
- Что? О черт. Все равно - пошел вон.
Солнце отражается в окнах дома напротив, яркий свет режет заспанные глаза, и Вирал опускает взгляд. У подоконника, на журнальном столике, стоит флюоресцирующий макет Теппелина.
"Лапушки мои, а вы в курсе, что наш бесценный капитан сверх-галактического дай-гуррена боится темноты?"
Вирал трет лоб и уговаривает себя встать с кровати. Как только нога его касается пола, мозг словно прошивает голосом, от которого он давно уже успел отвыкнуть.
"Еще бы ты не жалел, третьесортный".
В начале слишком много ненужной "глобалистики", потом эти подмышки волосатые, ну не нужны нам - читателям - такие подробности. Всё бы ничего, но теряется вся серьёзность. Я на этом моменте смеялась, а по идее, не должна. Лирон, который ни с того, ни с сего врывается в комнату (как я поняла) Вирала и будит его. Лирон, хоть и "лапушка", но чувство такта и этикет ему всё же знакомы.
Адине... Адине не нужно никого мучить, навязываться и тд и тп...
Видно, что вы в теме, и что вы старались, за это - спасибо.