Адмирал цур зее Кальдмеер сидел в кресле, откинувшись на спинку и закрыв уставшие от полутьмы и свечей глаза. Голова отчаянно напоминала море с его приливами и отливами, роль которых исполняла боль, усилившаяся от длительного чтения на талиг. Виновница мигрени, раскрытая на странице с удивительно тонкой гравюрой, удобно устроилась на коленях Олафа, бездумно сжимающего длинными пальцами переплет. Перед закрытыми глазами уже качался на волнах нарисованный корабль, как две капли воды похожий на Ноордкроне. Сон становился все глубже, и четче выступали детали корабля. Он выглядел именно так, как Олаф и запомнил. Обрывки так и не снятой сетки, какие-то щепки, кажущийся нелепым обломок мачты, скорее всего той самой, удар которой привел дриксенского адмирала в неожиданно гостеприимный плен. На палубе почти у самого фальшборта лежало ядро – то ли свое, то ли талигойское, теперь уже не разберешь. Все это плыло в странном мареве, изменялось, колебалось… Вот рядом мелькнул какой-то серебристый росчерк, потом еще один. Ну конечно, рыба. А Ноордкроне покоится на дне Хекбергского залива. Хорошо, что не видно… тел, иначе бы он не выдержал. Но их нет – ни мертвых, ни живых, хотя откуда взяться живым на затонувшем почти месяц назад корабле. Олаф еще раз оглядел корабль и почувствовал, что Ноордкроне… больно. И обидно. Она не понимает, почему люди не чинят ими же обрубленную мачту, проломившийся фальшборт. Она хочет, чтобы ветер вновь раздул паруса и плыть, плыть вперед… Но людей нет, есть только вода и рыбы, рыбы и вода. Одиночество брошенного корабля наполняет Ледяного, грудь сдавливает, словно он там, на глубине, и тяжесть воды, сжимающей Ноордкроне, давит и на него. Прикосновение к плечу становится спасением. Можно снова дышать. - Мой дорогой военнопленный гость, что-то у вас нехороший вид. Уголки губ дриксенца дергаются, но улыбка не получается, потому что тело еще помнит эту щемящую тоску. - Вальдес. Я… - почти беспомощный взгляд на гравюру. Фрошер аккуратно разжимает пальцы адмирала и забирает, захлопывает книгу. - Вставайте. – Чужие сильные руки подхватывают под локти и легко ставят в вертикальное положение не обремененное лишним весом тело Кальдмеера. В черепную коробку все еще бьется волнами воображаемое море. - Не стоит мучить себя воспоминаниями. Пойдемте лучше наверх. Я выпью вина, вы – лекарство от головной боли. А воспоминания и сожаления оставте морю. Скоро вы вернетесь в свою Дриксен, у вас будет новый корабль и вы полюбите его. Не так как прежний, но все равно полюбите, ведь вы, как и я, жить можете только в море. Ну что, можете идти? Олаф неуверенно кивнул – волнение в голове и вправду подуспокоилось. Вице-адмирал ловко приобнял то ли пленника, то ли гостя за талию и уверено потащил из библиотеки.
"Добрый вечер, мой пленник и гость" - ощущение, что было написано под этот романс) Мне понравилось. Сон о корабле, которому больно, напоминает сказкотерапию)) Открывайтесь. заказчик
Адмирал цур зее Кальдмеер сидел в кресле, откинувшись на спинку и закрыв уставшие от полутьмы и свечей глаза. Голова отчаянно напоминала море с его приливами и отливами, роль которых исполняла боль, усилившаяся от длительного чтения на талиг. Виновница мигрени, раскрытая на странице с удивительно тонкой гравюрой, удобно устроилась на коленях Олафа, бездумно сжимающего длинными пальцами переплет.
Перед закрытыми глазами уже качался на волнах нарисованный корабль, как две капли воды похожий на Ноордкроне. Сон становился все глубже, и четче выступали детали корабля. Он выглядел именно так, как Олаф и запомнил. Обрывки так и не снятой сетки, какие-то щепки, кажущийся нелепым обломок мачты, скорее всего той самой, удар которой привел дриксенского адмирала в неожиданно гостеприимный плен. На палубе почти у самого фальшборта лежало ядро – то ли свое, то ли талигойское, теперь уже не разберешь. Все это плыло в странном мареве, изменялось, колебалось… Вот рядом мелькнул какой-то серебристый росчерк, потом еще один. Ну конечно, рыба. А Ноордкроне покоится на дне Хекбергского залива. Хорошо, что не видно… тел, иначе бы он не выдержал. Но их нет – ни мертвых, ни живых, хотя откуда взяться живым на затонувшем почти месяц назад корабле.
Олаф еще раз оглядел корабль и почувствовал, что Ноордкроне… больно. И обидно. Она не понимает, почему люди не чинят ими же обрубленную мачту, проломившийся фальшборт. Она хочет, чтобы ветер вновь раздул паруса и плыть, плыть вперед… Но людей нет, есть только вода и рыбы, рыбы и вода. Одиночество брошенного корабля наполняет Ледяного, грудь сдавливает, словно он там, на глубине, и тяжесть воды, сжимающей Ноордкроне, давит и на него.
Прикосновение к плечу становится спасением. Можно снова дышать.
- Мой дорогой военнопленный гость, что-то у вас нехороший вид.
Уголки губ дриксенца дергаются, но улыбка не получается, потому что тело еще помнит эту щемящую тоску.
- Вальдес. Я… - почти беспомощный взгляд на гравюру.
Фрошер аккуратно разжимает пальцы адмирала и забирает, захлопывает книгу.
- Вставайте. – Чужие сильные руки подхватывают под локти и легко ставят в вертикальное положение не обремененное лишним весом тело Кальдмеера. В черепную коробку все еще бьется волнами воображаемое море.
- Не стоит мучить себя воспоминаниями. Пойдемте лучше наверх. Я выпью вина, вы – лекарство от головной боли. А воспоминания и сожаления оставте морю. Скоро вы вернетесь в свою Дриксен, у вас будет новый корабль и вы полюбите его. Не так как прежний, но все равно полюбите, ведь вы, как и я, жить можете только в море. Ну что, можете идти?
Олаф неуверенно кивнул – волнение в голове и вправду подуспокоилось. Вице-адмирал ловко приобнял то ли пленника, то ли гостя за талию и уверено потащил из библиотеки.
Мне понравилось. Сон о корабле, которому больно, напоминает сказкотерапию))
Открывайтесь.
заказчик
Рада, что понравилось. Романс этот я и правда люблю, наверное он наложил отпечаток на мое отношение к персонажам.
Автор.