как-то так. имеются некоторые отступления от литературной речи.
Темно. Холодно. Тихо. Самое место для огромного куска льда. Разве что с последним пунктом проблема – в тишине не должно быть чуть хриплого дыхания. Как камень, только прозрачный. Такой же безжизненный. И не тает, сколько не согревай его теплом дыхания и еще живого тела. Неестественный, неправильный. Слишком безжизненный, слишком холодный. Еще чуть-чуть и начнется самая обыкновенная истерика. Злость разбивается о скользкую поверхность, осыпаясь осколками тоски – такой, с которой брошенная собака воет на луну. Акула дышит на закоченевшие пальцы здоровой руки. Только хочется вцепиться в них зубами, до крови. Если так поступить, потом можно будет от большого нечего делать оставить на до тошноты приевшейся блеклой поверхности яркие росчерки. Например, написать алым что-нибудь в духе: «Занзас, твою же, вылезай уже оттуда». Да-да. Истерика. Встать, цепляясь за холод льда, беспомощно проскальзывая по нему онемевшими пальцами. Спины акула тоже уже не чувствует – сидел, прислонившись ею к ненавистной глыбе. Ровно на три секунды задержать дыхание, собираясь с духом. Обернуться. Не смотреть вглубь, не смотреть, не смотреть. Просто прижаться лбом к гладкой грани, давясь приступами кашля, и пожаловаться в пустоту: - Вот так, босс. Из-за вас у меня, кажется, скоро будет воспаление легких. Все-таки вредно проводить столько времени на полу в сыром подвале. Его трясет. Только сложно сказать – от холода, или от бессильной злости. А может и от чего-то другого, или ото всего сразу. А Вария действует. Многоголовая тварь, обжирающаяся всем подряд. И Сквало на высоте, выше всех. - Эти ублюдки всё пытаются, а сделать ничего не могут. Мы их всех сожрем, всех. Акула отталкивается ладонью от холодной поверхности и поворачивается к ней спиной. На сегодня еще есть дела, а было бы неплохо сначала отогреться. Уже в дверях Сквало оборачивается и как-то обеспокоенно добавляет: - Я все верну, Занзас. Точно верну. Шаги по лестнице. Сквало по праву заслужил свое место, но сам по себе он не может удержаться. У него нет огня. У него огонь – взаймы. Потому что источник вморожен в кусок льда и больше делать просто нечего – только занимать. Тот самый огонь, на котором он и живет эти годы – единственное, на чем он живет, который не дает закоченеть в сыром подвале. Но он вернет. Иначе ему не жить. Никак не жить. Темно. Холодно. Тихо.
Темно. Холодно. Тихо.
Самое место для огромного куска льда. Разве что с последним пунктом проблема – в тишине не должно быть чуть хриплого дыхания.
Как камень, только прозрачный. Такой же безжизненный. И не тает, сколько не согревай его теплом дыхания и еще живого тела. Неестественный, неправильный. Слишком безжизненный, слишком холодный.
Еще чуть-чуть и начнется самая обыкновенная истерика. Злость разбивается о скользкую поверхность, осыпаясь осколками тоски – такой, с которой брошенная собака воет на луну.
Акула дышит на закоченевшие пальцы здоровой руки. Только хочется вцепиться в них зубами, до крови. Если так поступить, потом можно будет от большого нечего делать оставить на до тошноты приевшейся блеклой поверхности яркие росчерки. Например, написать алым что-нибудь в духе: «Занзас, твою же, вылезай уже оттуда». Да-да. Истерика.
Встать, цепляясь за холод льда, беспомощно проскальзывая по нему онемевшими пальцами. Спины акула тоже уже не чувствует – сидел, прислонившись ею к ненавистной глыбе. Ровно на три секунды задержать дыхание, собираясь с духом. Обернуться. Не смотреть вглубь, не смотреть, не смотреть. Просто прижаться лбом к гладкой грани, давясь приступами кашля, и пожаловаться в пустоту:
- Вот так, босс. Из-за вас у меня, кажется, скоро будет воспаление легких. Все-таки вредно проводить столько времени на полу в сыром подвале.
Его трясет. Только сложно сказать – от холода, или от бессильной злости. А может и от чего-то другого, или ото всего сразу.
А Вария действует. Многоголовая тварь, обжирающаяся всем подряд. И Сквало на высоте, выше всех.
- Эти ублюдки всё пытаются, а сделать ничего не могут. Мы их всех сожрем, всех.
Акула отталкивается ладонью от холодной поверхности и поворачивается к ней спиной. На сегодня еще есть дела, а было бы неплохо сначала отогреться. Уже в дверях Сквало оборачивается и как-то обеспокоенно добавляет:
- Я все верну, Занзас. Точно верну.
Шаги по лестнице. Сквало по праву заслужил свое место, но сам по себе он не может удержаться. У него нет огня.
У него огонь – взаймы. Потому что источник вморожен в кусок льда и больше делать просто нечего – только занимать. Тот самый огонь, на котором он и живет эти годы – единственное, на чем он живет, который не дает закоченеть в сыром подвале.
Но он вернет. Иначе ему не жить. Никак не жить.
Темно. Холодно. Тихо.
Ну вот, выполнили) Пройти мимо не смогла никак)
явитесь
Не заказчик, но очень проникнут исполнением.
Спасибо большое)
Спасибо, автор) Я даже не ожидала такого яркого исполнения)
Заказчик.
Я очень рад, что заказчику понравилось)