На улицах Лондона после заката царит серая ноябрьская тьма, которую даже тьмой-то называть неуместно. На улицах Лондона после заката не видно людей – а те, кого все же можно увидеть, либо не совсем люди, либо пугливо мечутся от одного пятна жидкого желтого света к другому, пытаясь как можно быстрее попасть из абстрактного пункта А в не менее абстрактный пункт Б. На улицах Лондона вскоре после заката не остается никого, и серые волны Темзы под покровом серого тумана лениво качают серые лодки на опустевшей пристани.
Ни одна живая душа не видит, как по пустынным улицам Лондона лихорадочно несется одинокая серая тень, мелькая на мгновение то залихватски заломленным пером на шляпе, то краем плаща, мгновенно исчезающим за углом. Все идет так, как надо – никто не должен мешать свиданию безнадежно больного и его последней надежды. Старая Англия с надеждой следит за мной тысячами слепых, мутно поблескивающих глаз-окон. Старая Англия безмолвно кричит тысячами тончайших голосов, которые сливаются в один жуткий, болезненный вой, умоляя меня облегчить ее агонию. Старая Англия чахоточно кашляет мне в спину – и я бегу в поисках спасения. Для нее? Для себя?
Я – лекарь, и я наконец нашел снадобье, могущее исцелить даже столь запущенное проклятье, как протестантизм, черными язвами расползающийся по и без того чахлому телу моей страны. У этого зелья кислый запах, который не перебить ничем, ядовито-горький вкус и заморское происхождение, и да не покажется оно никому унизительным. Имя ему - порох, и эффективно оно только в очень больших количествах.
Никто и никогда не смеет перечить врачу, когда тот требует отрезать пораженную гнилью конечность; это совсем не высокая цена по сравнению с жизнью человека. В случае с Англией, увы, сгнило само ее сердце. Все приготовления завершены, осталось лишь сделать первый надрез.
Я вынимаю помятые, старые часы и тщательно взвожу пружину. Нельзя упускать ни одной мелочи, ведь сейчас все зависит от меня. Я не врач, но я - инструмент в его руках, и свою долю работы я выполню безукоризненно. Я толкаю тяжелую, заскорузлую дверь, и кажется, что на ее скрип должен сбежаться весь Лондон, но ничего не происходит. Я с наслаждением вдыхаю затхлый подвальный воздух и медленно спускаюсь в мягкую, знакомую и почти ощутимую темноту, держась за крупные камни стены уверенной хозяйской рукой.
Ах да, я не представился. Мое имя - Гай Фокс, а сегодня - пятое ноября.
Заказчик прощает. Заказчик очень доволен исполнением. Заказчик не ожидал такого и именно поэтому сие возымело такое действие на заказчика. В общем, ... Откройтесь, дорогой автор, заказчик желает видеть вас и благодарить уже лично. Заказчик пришёл.
Я снова здесь. Простите меня, моя госпожа, но я снова здесь. Я снова стучусь в ваш семнадцатый век из нашего дня, из нервного сна, из ночного лихорадочного бреда. Из опалённого временем города я снова вернулся в город, который всё то же, но уже иное время укутало туманами, спеленало дождями. Простите меня, моя госпожа. Я ждал ответа. Я ждал ответа три сотни лет, а почтальон так и не постучался в мои двери. Поэтому я снова стучусь в ваш сон. Впустите меня, моя госпожа. Впустите меня. Я устал ждать. Я устал слушать тишину. И поэтому сегодня я здесь. Но в вашем окне уже погасли свечи, и старый слуга задёргивает шторы. Тёплый летний ветер колышет занавески, и я завидую ему, бесконечно завидую - ибо окно ваших покоев для него всегда открыто. Вы дремлете, моя госпожа, и беспокойный румянец гуляет по вашим щекам. Я знаю, сегодня вам снится опалённый временем город, и осенние листья на лужах, не отражающих небо. Вернитесь! - хочу я крикнуть, но вы спите так сладко, вы так легко улыбаетесь во сне... Будьте осторожны, моя госпожа, не заблудитесь там, в зыбкой реальности сновидений!.. Ибо тогда тьма, неслышно крадущаяся по опалённому временем городу на мягких лапах, подстережёт вас в узком переулке. Возвращайтесь, моя госпожа, возвращайтесь скорей!.. Я буду ждать. Я приду. Я обязательно приду. Я буду ждать еще три сотни лет, если понадобится. И вы... Дождитесь меня, моя госпожа. А пока - обратно в ночь, по мостам, площадям, по узеньким переулкам города, укутанного туманами, спеленатого дождями. Обратно в свой лихорадочный бред, в свой нервный сон, в свой бешеный век... Но на этот раз маршрут бесконечно долог. Как будто город не хочет меня отпускать. Я не знаю этих мест. Я не видел этих стен, этих улищ и площадей... Я здесь никогда не был, я не помню этих мест, я не могу, не могу вернуться!.. Тьма. Тьма крадётся вслед за мной по укутанному туманами городу, и я чувствую за спиной её мягкие шаги, её тяжёлое дыхание. И мне уже не найти дороги назад. Простите меня, моя госпожа. Я слишком заигрался в сны. Простите меня.
Где это слово окажется, где это слово скажется? Только не здесь, ибо мало молчанья на острове и в океане, и на материке, в пустыне и на реке - для тех, кто блуждает во тьме...
На улицах Лондона после заката царит серая ноябрьская тьма, которую даже тьмой-то называть неуместно.
На улицах Лондона после заката не видно людей – а те, кого все же можно увидеть, либо не совсем люди, либо пугливо мечутся от одного пятна жидкого желтого света к другому, пытаясь как можно быстрее попасть из абстрактного пункта А в не менее абстрактный пункт Б.
На улицах Лондона вскоре после заката не остается никого, и серые волны Темзы под покровом серого тумана лениво качают серые лодки на опустевшей пристани.
Ни одна живая душа не видит, как по пустынным улицам Лондона лихорадочно несется одинокая серая тень, мелькая на мгновение то залихватски заломленным пером на шляпе, то краем плаща, мгновенно исчезающим за углом. Все идет так, как надо – никто не должен мешать свиданию безнадежно больного и его последней надежды.
Старая Англия с надеждой следит за мной тысячами слепых, мутно поблескивающих глаз-окон.
Старая Англия безмолвно кричит тысячами тончайших голосов, которые сливаются в один жуткий, болезненный вой, умоляя меня облегчить ее агонию.
Старая Англия чахоточно кашляет мне в спину – и я бегу в поисках спасения. Для нее? Для себя?
Я – лекарь, и я наконец нашел снадобье, могущее исцелить даже столь запущенное проклятье, как протестантизм, черными язвами расползающийся по и без того чахлому телу моей страны. У этого зелья кислый запах, который не перебить ничем, ядовито-горький вкус и заморское происхождение, и да не покажется оно никому унизительным.
Имя ему - порох, и эффективно оно только в очень больших количествах.
Никто и никогда не смеет перечить врачу, когда тот требует отрезать пораженную гнилью конечность; это совсем не высокая цена по сравнению с жизнью человека. В случае с Англией, увы, сгнило само ее сердце. Все приготовления завершены, осталось лишь сделать первый надрез.
Я вынимаю помятые, старые часы и тщательно взвожу пружину. Нельзя упускать ни одной мелочи, ведь сейчас все зависит от меня. Я не врач, но я - инструмент в его руках, и свою долю работы я выполню безукоризненно.
Я толкаю тяжелую, заскорузлую дверь, и кажется, что на ее скрип должен сбежаться весь Лондон, но ничего не происходит.
Я с наслаждением вдыхаю затхлый подвальный воздух и медленно спускаюсь в мягкую, знакомую и почти ощутимую темноту, держась за крупные камни стены уверенной хозяйской рукой.
Ах да, я не представился. Мое имя - Гай Фокс, а сегодня - пятое ноября.
Откройтесь, дорогой автор, заказчик желает видеть вас и благодарить уже лично.
Заказчик пришёл.
капитан автор
Вы дремлете, моя госпожа, и беспокойный румянец гуляет по вашим щекам. Я знаю, сегодня вам снится опалённый временем город, и осенние листья на лужах, не отражающих небо. Вернитесь! - хочу я крикнуть, но вы спите так сладко, вы так легко улыбаетесь во сне... Будьте осторожны, моя госпожа, не заблудитесь там, в зыбкой реальности сновидений!.. Ибо тогда тьма, неслышно крадущаяся по опалённому временем городу на мягких лапах, подстережёт вас в узком переулке. Возвращайтесь, моя госпожа, возвращайтесь скорей!.. Я буду ждать.
Я приду. Я обязательно приду. Я буду ждать еще три сотни лет, если понадобится. И вы... Дождитесь меня, моя госпожа. А пока - обратно в ночь, по мостам, площадям, по узеньким переулкам города, укутанного туманами, спеленатого дождями. Обратно в свой лихорадочный бред, в свой нервный сон, в свой бешеный век...
Но на этот раз маршрут бесконечно долог. Как будто город не хочет меня отпускать. Я не знаю этих мест. Я не видел этих стен, этих улищ и площадей... Я здесь никогда не был, я не помню этих мест, я не могу, не могу вернуться!..
Тьма. Тьма крадётся вслед за мной по укутанному туманами городу, и я чувствую за спиной её мягкие шаги, её тяжёлое дыхание. И мне уже не найти дороги назад.
Простите меня, моя госпожа.
Я слишком заигрался в сны.
Простите меня.
Очень понравилось, необычно.
Позвольте увидеть Вас в аватарку.
Он самый.
Спасибо за исполнение, теперь уже лично